Курский драматический театр им. А. Пушкина готовит к показу новый спектакль под названием «Мышеловка», премьера которого запланирована на 9 февраля 2012 года. На этот раз зрителей ждет детективная история по пьесе Агаты Кристи. Над этой постановкой работает режиссер Сергей Коромщиков, приглашенный художественным руководителем Курского драмтетра Юрием Бурэ из Германии. Сергей Александрович родом из Санкт-Петербурга, окончил в 1982 году Ленинградский государственный институт театра музыки и кинематографии. В настоящий момент он преподает в театральных школах Берлина. Сергей Коромщиков в эксклюзивном интервью ИА KURSKCiTY рассказывает о том, что ждет курского зрителя в новом спектакле, о различиях между немецким и российским театральным искусством, об истинном предназначении театра, о своих мечтах...

- Сергей Александрович, что Вас привело в Германию? Расскажите свою историю.

- Вы знаете, у меня давно была формальная возможность уехать в Германию, однако я очень долго ею не пользовался. Во-первых, у меня была работа в России. Во-вторых, я понимал, что в Германии, не зная чужого языка, работать по профессии я не смогу. Хотя, признаться, мне еще с детства хотелось посмотреть Европу. Я вырос при «железном занавесе», когда постоянно было такое ощущение, что мы не знаем чего-то такого, что знают люди других наций. Желание поехать в Германию у меня возникло в 1996 году. Тогда, в связи с войной с Чечней, российские театры перестали финансироваться, это было непростые времена. Однако подумывая о работе в другом государстве, я вовсе не собирался оставаться там на всю жизнь. Я начал интенсивно изучать иностранный язык. И так получилось, что через два дня после получения диплома об окончании курсов немецкого языка произошел дефолт (1998 год), и ни один театр в России не мог меня пригласить.

- Тогда Вы и приняли окончательное решение о переезде в Германию?

- Да, мне пришлось искать там работу, и я нашел ее в двух театральных школах, стал в них преподавать, и, надо сказать, мне это очень нравилось. Постепенно я втянулся в это занятие.

- До этого у Вас был преподавательский опыт?

- Ранее я преподавал в театральном институте в Санкт-Петербурге. Но в Германии была большая свобода: я мог делать то, что хочу, и мне это нравилось. Спустя время у меня возникло желание работать и с русскими актерами в профессиональном театре в качестве режиссера, и я начал выезжать из Германии в Россию на постановки. И, живя постоянно в Берлине, я побывал в Красноярске, в Хабаровске, в Уфе, и вот сейчас меня пригласил Юрий Бурэ на постановку двух спектаклей в Курске - «Мышеловка» Агаты Кристи и «Афинские вечера» по пьесе Петра Гладилина.

- Чем принципиально отличается российский театр от немецкого?

- В Германии совершенно иная театральная традиция. Немецкий театр более политизирован, он более жесткий и менее эмоциональный. После того, как Станиславский и Немирович-Данченко впервые выехали за пределы России, один берлинский критик, посмотрев их спектакли, написал следующее: немцы используют сцену для того, чтобы доказать на ней свои идеи, а русские - для того, чтобы воплотить на ней свои мечты. Вы знаете, мне кажется это очень верным, потому что традиции немецкого театра — это традиции политического театра. Во всех пьесах там всегда вскрываются социально-классовые основы происходящего, в то время как русские сосредотачивают все внимание на жизни человеческого духа.

- Сейчас в Курском драматическом театре полным ходом идут репетиции очередной премьеры - «Мышеловки», - режиссером которой выступаете Вы. Знакомство с актерами уже состоялось. Каковы Ваши впечатления?

- Впечатления самые хорошие. Все актеры, которые задействованы в постановке, мне очень нравятся, нравится то, что они делают на сцене. У меня лично в работе над «Мышеловкой» проблем с артистами нет никаких.

- Я так понимаю, взаимопонимание было достигнуто достаточно быстро?

- Очень быстро.

- Детектив — все-таки не из простых жанров. Вы впервые работаете с детективом?

- Да, я первый раз сталкиваюсь с этим жанром. Однако я считаю, что каждая пьеса обязательно несет в себе какой-то детективный элемент: публика не должна знать, что будет происходить на сцене дальше. Интрига должна быть в любой пьесе, будь это произведение Островского, Розова или Вампилова. На мой взгляд, детективный элемент — это свойство всякой хорошей драматургии. Просто в другой драматургии вокруг этого детективного элемента накручиваются еще какие-то обстоятельства, а детектив очень часто ограничивается только интригой, поисками преступника.

- Однако «Мышеловка» - это не только детективная история, это и столкновение характеров, жизненных ситуаций...

- Безусловно. У Агаты Кристи есть еще повесть, на основе которой написана эта пьеса, - «Три слепые мышки». Действие происходит в послевоенной Англии, и все социальные проблемы, которые в то время существовали, отражены в этом произведении. Так что тогда, когда эта пьеса была написана, она воспринималась не только как детектив, но и как социальная драма.

- Вы переживаете за результат своей работы, за то, как зрители воспримут этот спектакль?

- Я никогда не думаю о результате, когда работаю. Мне просто хочется сделать хорошо. Помните, как писал Пастернак: «...и пораженья от победы ты сам не должен отличать». Этим все сказано: нужно просто стараться сделать свою работу достойно, и, если все получится, наверно, тогда спектакль и понравится публике.

- С какими трудностями Вам приходится сталкиваться сейчас при подготовке «Мышеловки»?

- Трудности есть всегда. Никогда не бывает так, что все получается сразу. Вот порой я задумаю что-то, а актер этого сделать не может в принципе, потому что это вне его индивидуальности. Когда я готовился к постановке по Агате Кристи, мне не была знакома актерская труппа, с которой предстоит в скором времени работать. Но когда я начал свою работу с этими актерами, то понял, что они несколько отличаются от того, что мне представлялось в воображении. Поэтому в процессе приходится менять свой взгляд на роли. Вот такого рода трудности возникают на данном этапе, но это нормальный рабочий процесс, ничего страшного в этом совершенно нет.

- Зачастую при общении с режиссерами, актерами заходит разговор о том, что сегодня далеко не просто найти достойную, добротную пьесу для постановки. Это своего рода проблема современной драматургии. Что Вы скажете на этот счет?

- Дело в том, что я не очень хорошо знаю современную российскую драматургию ввиду того, что живу в Берлине. Когда я в 90-е годы уехал за границу, в России тогда было некое безвременье: старая доперестроечная драматургия закончилась, а постперестроечная еще не начиналась. Честно говоря, мои познания в области отечественной драматургии так и остались где-то на уровне того времени... Так что сейчас я не очень компетентен в этой теме.

- И все-таки, на Ваш взгляд, в современном театре какие постановки должны преобладать: классические либо написанные в наше время?

- Вы знаете, как говорил известный режиссер, драматург Немирович-Данченко, театр прежде всего живет современной пьесой. За классику берутся тогда, когда нет хорошей современной пьесы, которая поднимает проблемы сегодняшнего общества на том уровне, на каком это делали наши классики. Я думаю, что если театр ставит только классику, это плохой симптом.

- В продолжение темы о современном театре. Сегодня становятся все более популярными так называемые экспериментальные театральные формы. Как Вы относитесь к этому явлению?

- Я к этому отношусь нормально. Другое дело, что не все спектакли я готов принять, не все спектакли мне интересно смотреть. Я насмотрелся подобных постановок в Берлине. Так что это вовсе не открытие нашей отечественной режиссуры, это все пришло из Европы и имеет под собой определенную философскую основу. Европейское капиталистическое общество очень остро переживает утрату смысла человеческого существования. Это веяние дошло и до России, и эта самая утрата смысла существования ощущается не только людьми, далекими от театра, но и, прежде всего, режиссерами. Отсюда и возникает тенденция отразить это отсутствие смысла жизни в выхолащивании смысла из драматургии. То есть берется классическая пьеса и ставится так, что становится непонятно, как к этому нужно относиться. И это не просто эксперимент, это своего рода некий крик души, это определенное мироощущение, которое возникает по причине того, что человек не понимает того, что происходит вокруг. Другое дело, что это тупиковая ветвь развития театра, потому что ничего положительного из такого рода экспериментов возникнуть не может.

- Согласна, у театра должна быть иная цель...

- Да, все-таки театр должен давать зрителю свет, открывать какую-то перспективу перед ним. Такого рода постановки в России начались еще в эпоху перестройки, когда долгие годы нам запрещали говорить правду и театры должны были показывать только хорошие стороны нашей жизни. А потом как негатив, как ответная реакция на все эти запреты пошла волна той самой «чернухи», стало модно критиковать, говорить о грязи, о пошлости, о всем кошмаре человеческой жизни. Это было обусловлено временем, и это было необходимо: нужно было сказать то, что долгие годы говорить было нельзя. Однако это все прошло, и наступило время что-то создавать, но, к сожалению, возникает такое ощущение, что мы просто не знаем, что именно должны создавать. И вот это отсутствие цели, общей идеи, которая должна, как говорил Антон Чехов, «существовать в жизни каждого человека», отразилось в современной режиссуре. Стали появляться спектакли без цели, где эта безыдейность возводится в эстетику. К этому стоит относиться объективно.

- То есть, получается, такого рода постановки имеют место быть?

- Да. Театр - это же не микрохирургия, где нельзя сделать ошибку, иначе человек умрет. Ну придут зрители, ну посмотрят - кому-то это покажется интересным, кому-то — нет.

- Каким образом должен строиться диалог режиссера с актерами? Лично у Вас есть какие-то определенные принципы работы?

- Методика работы с актером рождается в каждой конкретной ситуации, в конкретном городе, в конкретной пьесе и с конкретными актерами. Вот из этой конкретики и должна рождаться методика работы. В каждой постановке у режиссера имеется свой замысел, и этот замысел зачастую диктует определенные принципы работы. Есть спектакли более психологические, есть более зрелищные, есть спектакли, где психология взаимоотношений заменяется языком метафор, есть пьесы, где больше требований предъявляется к пластике актеров... Понимаете, единого рецепта нет. В идеале, пожалуй, можно говорить о каком-то почерке режиссера, по которому узнаются его спектакли, но опять же подчеркну — для каждого спектакля необходима своя методика.

- Вот конкретный спектакль - «Мышеловка» по Агате Кристи. Что Вы можете сказать о работе над этой постановкой? Даете ли Вы актерам свободу действий, свободу мысли?

- Эта пьеса не только детективная, но и психологическая, поэтому мне хотелось бы добиться того, чтобы актеры существовали в этой психологический структуре органично, чтобы их слова, эмоции, поступки не были заученными, механическими, чтобы они как бы заново рождались на сцене каждый раз. Но здесь все равно нужно идти от природы артиста, ведь поведение персонажа зависит от психофизики актера и, конечно, нужно давать ему определенную свободу. Актеры, задействованные в «Мышеловке», очень помогают мне в этом смысле, привнося многое из жизненного опыта. Так что у меня просто нет необходимости отменять то, что рождается у актеров на репетициях. Главное договориться, чтобы все это рождалась с каким-то смыслом.

- О чем Вам как режиссеру приходилось мечтать? И насколько осуществимы эти желания?

- Вы знаете, что касается моих мечтаний, то с ними, могу сказать, мне очень повезло. Когда я работал в России до отъезда в Германию, то не мог всегда ставить то, что мне хотелось. Объяснением тому служит ряд самых разных причин. За рубежом, в Берлине, вместе с моими студентами мне удалось поставить все то, что я не мог поставить в России: Достоевского, Гоголя, Теннеси Уильямса, Булгакова... Жалко, конечно, что эти студенческие спектакли долго не живут, мы сыграли их несколько раз, и эти постановки умерли. Но тем не менее я получил огромное удовольствие от самой работы над ними. А что касается моей режиссуры в России, то мне бы не хотелось рассуждать над этой темой... Я точно знаю, вряд ли когда найдется такой театр, который скажет мне, делай то, что хочешь. Для этого нужно иметь свой театр, и у меня его, наверно, уже никогда не будет. Однако никакой большой трагедии в этом нет. В каждом городе театр живет своей жизнью, имеет свое лицо, и работать в том русле, в котором существует этот театр, - настоящее удовольствие.