Жизнь продолжается…

Если хочешь идти быстро – иди один.

Если хочешь идти далеко – идите вместе.

«За перевалом они попали на горные луга, в тепло и красоту, в половодье маков. И такое же спокойствие, блаженство, безмерная нежность наполняли души влюбленных. Это были самые счастливые мгновения их жизни. Далеко, за перевал, отступили война, гестаповцы, волкодавы, голод, жажда…»

Простой белорусский солдат, до войны – тракторист, Иван Терешка (Дмитрий Баркалов) и дочь зажиточных родителей, коммунистка, итальянка Джулия (Юлия Гулидова) фашистским смерчем заброшены в одно место – концлагерь в Италии. Иван в третий раз предпринимает попытку бежать. Всякий случайный попутчик может помешать ему, но солдат не бросает слабого в беде и подает руку такой же, как он, беглянке Джулии. Вдвоем они продолжают трудный, на пределе человеческих сил путь к свободе. Их разделяют разные языки, образ мыслей, взаимное недоверие и мнимые обиды. Но, борясь с холодом и голодом, измученные и израненные, они преодолевают враждебность и непонимание. И, очарованные красотой гор и чувством безмерной нежности, обретают любовь.

Накануне самого большого праздника в нашей истории, дня 70-летия Великой Победы, на малой сцене Курского государственного драматического театра им. А.С. Пушкина состоялось третье рождение «Альпийской баллады» Василя Быкова в инсценировке заслуженного артиста России Сергея Симошина. Впервые спектакль был поставлен Сергеем Симошиным еще в декабре 1990 года, где режиссер сам исполнил роль Ивана. В апреле 2004 года «Альпийская баллада» была восстановлена на курской сцене и вновь отозвалась в сердцах зрителей глубокой благодарностью за память о горьких событиях минувшей войны. Вот и третье рождение спектакля прошло в благоговейной, трепетной тишине, которая нарушилась только во время поклона, когда зрители не просто аплодировали молодым актерам, а дрожащими голосами шептали: «Спасибо». Спасибо – за то, что память жива.

Эта история не о масштабах боевых действий, но о масштабах человеческого духа. Дмитрий Баркалов изображает одного из тех пареньков, что, цитируя Н. Майорова, «ушли недолюбив, не докурив последней папиросы». Но ушли, сохранив преданность своей земле. Иван Дмитрия Баркалова – это человек щедрого сердца, с кристально чистой совестью. Только такие герои у Быкова способны совершить подвиг. Никогда не считавший себя смельчаком, под влиянием плена Иван изменился, воспитал в себе характер: здесь, где нет рядом ни командира, ни товарища, где за неповиновение платят жизнью, где человек оказывается один на один со своей совестью, молодому солдату пришлось проявить дух непокорства и упрямство. Теперь он готов спорить со Смертью. Это видно с самых первых минут побега – в схватке Ивана со сторожевыми псами. Когда из динамиков буквально звенит ожесточенный лай, лязг собачьих зубов, удары, мы готовы поверить, что актер, мечущийся по сцене, действительно сцепился с волкодавами в отчаянной и волевой борьбе. Яростно, с огромной жаждой жизни бросается он на вымышленного зверя, будто бы сам уподобляясь животному, и удивительно похож он здесь на лермонтовского Мцыри в бою с могучим барсом.

Образы героев создаются в спектакле при помощи как диалогов, так и монологов. На мой взгляд, среди последних есть две ключевые сцены, в которых молодые актеры меняются до неузнаваемости и покоряют своим внутренним светом. Для Дмитрия такой стала сцена воспоминаний о довоенном прошлом, эпизод описания тихой белорусской деревни у двух голубых озер. Любовь Ивана к своей малой родине пронзительно блестит слезами в глазах актера. А музыка, звучащая в этот момент, подобрана настолько точно, что рисует в воображении шелест колосьев на ветру и рябь, бегущую по озеру (музыкальное оформление – заслуженный работник культуры России Илья Сакин).

Юлия Гулидова, исполняющая роль своей итальянской тезки Джулии Новелли, всю свою женскую трепетность выплескивает, когда устами героини благодарит Ивана за его ласку, когда говорит о планах на будущее, о желанном сыне, о том, как будет жить их молодая семья под мирным небом. Говорит она это с детской непосредственностью, распаляясь в мечтах так, словно это прекрасное будущее уже наступило, словно младенец уже у нее на руках и великая сила любви молодой матери готова обогреть весь мир!.. Оттого особенно горько вновь обращать внимание на одежды, разрисованные проклятыми полосами, и невольно задерживаешь дыхание, как будто боишься резким шорохом спугнуть чудесность этого момента. Ведь разве не чудом является рождение самого высокого и чистого человеческого чувства – любви - в самых нечеловеческих условиях?!

Быть может, фактурно Юлия не очень накладывается на представление об узниках концлагеря. Но стоит признать, что истинно по-итальянски выразительны ее большие глаза. Актрисе удается не терять акцент даже в самых эмоционально сложных эпизодах, но гораздо более удивительна другая особенность. Выражение глаз Юлии меняется настолько в унисон с «ломаным русским», что кажется, будто девушка в этот момент даже думает с акцентом.

Сохранился в спектакле и образ автора. Закадровый текст автора читает заслуженный артист России Геннадий Стасенко, и минуты, когда сцена погружается в непроглядную темноту и звучит этот голос, пожалуй, самые напряженные и волнующие. Ведь он, этот полный мудрости и размеренности голос, словно сама Судьба, уже знает, что ждет героев, когда они только начинают свой путь с верой в лучшее.

Инсценировка Сергея Симошина в совокупности с его же сценографией особенно хороши тем, что отсутствие второстепенных персонажей повести никак не помешало сохранить объемность картины. Нет сторожевых собак, немецких мотоциклистов, сумасшедшего узника, но есть резкие, пугающие своей правдоподобностью звуки, свет фар, прорывающийся сквозь темную сцену и бьющий зрителю в глаза. Есть постоянное ощущение присутствия врага, который тем самым черным вороном вьется над героями, где бы они ни скрывались. И вот что еще интересно. Все страшное, вражеское, что преследует Ивана и Джулию, зритель видит и слышит наяву, а вот все прекрасное, дающее надежду на жизнь и на любовь, зрителю следует представить самому. На сцене нет ни алых маков, ни девственно белых снежных вершин, ни живительных лучей рассветного солнца. Но – и это поистине достоинство режиссуры, почти волшебство – они легко появляются в нашем воображении в нужный момент. Так сильна становится тяга к свободным, бескрайним просторам не только у героев, но и у зрителя. Объяснить это можно тем, что через весь спектакль режиссером проложена антитеза: рядом с жизнью плечом к плечу идет смерть. Полные нежности рассказы о родной деревне Ивана прерваны воспоминаниями о страшном голоде. Мечтам о молодой семье не суждено сбыться после появления немцев, привлеченных пением и смехом (а ведь как сладко было забыть в этот момент о преследовании!). И зрителю очень хочется дорисовать в воображении как можно больше хорошего, красивого, положительного – только бы чаша с добром в этой истории перевесила.

Во времена Василя Быкова советская проза постепенно созревала для того, чтобы отказаться от «военной псевдоромантики» и о таком грозном предмете, как война, писать до конца правдиво, сурово, жестко. Но автор повести избирает необыкновенную для него приподнятую тональность, которая ощущается уже в названии – баллада, а это, как известно, жанр романтический, даже поэтический. Такую поэтику Сергей Симошин сохранил и через десятилетия трепетно передал молодым актерам. Разумеется, им есть над чем работать: требования к такому спектаклю всегда высокие, потому что мы воспитаны на прекрасных, сильных советских фильмах о Великой Отечественной войне, атмосферу и посыл которых молодому поколению актеров воспроизвести непросто, так же, как непросто с ошеломляющей истинностью показать любовь, которая побеждает холод и голод, муки и страдания, войну и смерть. Но тем не менее, когда в финале звучит письмо Джулии родным Ивана, где девушка благодарит всех «родивших, и воспитавших, и знавших» человека, отдавшего за нее жизнь, и рассказывает об их с Иваном сыне Джованни, мы проникаемся этим финальным аккордом и понимаем: жизнь продолжается! И наша Память жива в их Любви.